1. ПРЕДЫСТОРИЯ
Идея этого проекта начала формироваться у меня в 2004-2006 гг. и была связана с несколькими параллельными процессами и открытиями.
Во-первых, с того момента как я начал изучать латинский язык (т.е. примерно с 1998-1999), я обнаружил, что использование этого языка (чтение текстов, попытки писать и говорить на нём) имело весьма неожиданные и удивительные эффекты на мою психику. Это казалось труднообъяснимым, но, занимаясь латинским языком, я снова и снова переживал совершенно иное состояние ума, чем то, которое было для меня привычным. Я ощущал, что латинский Язык обладает какой-то особенной силой, и, читая и говоря на нём, я чувствую себя более ясным, более собранным, более одухотворённым, более «стройным», более решительным, чем при общении на русском. Наверно, яснее всего переживались следующие качества этого языка:
1) при чтении, мышлении и попытках изъясняться на латыни я ощущал себя более «бессмертным», «вечным», «живущим долго», и моё внимание само собой начинало фокусироваться на более глубоких, «вечных вопросах» — дух и душа, этика, смысл жизни, магия и волшебство и т.п. В то время, как русский язык явно сдвигал восприятие в сторону каждодневной бытовой суеты и большей поверхностности;
2) латинский язык придавал мышлению большую стройность и ясность. Почему-то я переживал, что, говоря на русском, гораздо легче лгать, изъясняться мутно и неясно, «нечленораздельно мямлить». В то время, как латынь сама собой словно бы заставляла мыслить и формулировать свои мысли очень ясно.
Я переживал эти эффекты снова и снова и, для того, чтобы придать более широкую эмпирическую базу своим исследованиям, я решил расширить круг языков в поле своего внимания и отследить влиняние на своё мышление не только русского и латинского, но и других языков также. В общей сложности за 2001-2004 я прикоснулся и «попробовал на вкус» следующие языки (помимо родного русского):
— латинский;
— английский;
— итальянский;
— испанский;
— французский;
— немецкий;
— санскрит;
— старославянский и древнерусский (кто ещё не знает — это разные языки: древнерусский — предок русского, тогда как старославянский — это предок болгарского; для восточных славян эпохи принятия христианства старославянский язык, хоть и был понятным, не был родным);
— эсперанто.
Далеко не во всех этих языках я продвинулся глубоко, однако того, что мне удалось ощутить за некоторое количество занятий, оказалось достаточно для предварительных выводов. Выводы же были следующими.
Каждый язык, безусловно, влиял на мышление и сдвигал способ восприятия мира в определённом направлении, к своей группе эмоциональных и ментальных состояний. Однако этот сдвиг был гораздо ощутимее при смещении внимания между древним и современным языками, чем между несколькими современными языками. Однако при переходе с русского на английский или с английского на итальянский смену мыслительной парадигмы также можно было заметить.
Во-вторых, в процессе этого я обнаружил некоторые любопытные эффекты, связанные с самим по себе процессом изучения языка.
В 2003 году мы с братом провели интересный эксперимент: в течение 2 или 3 месяцев, которые он провёл у меня, в Брагино, мы договорились говорить между собой только на английском и итальянском языках. В процессе этой практики, помимо упомянутого психоэмоционального сдвига, обусловленного характером языка, мы заметили также невероятное повышение ощущения интенсивности жизни, вызванное процессом овладения языком и дефицитом средств общения. Каждое событие, переживаемое в контексте «нужно мобилизовать все свои силы, для того, чтобы говорить об этом», ощущалось как более насыщенное, более живое, чем когда мы могли свободно общаться на привычном русском.
Этот эксперимент произвёл на нас такое мощное впечатление, что, во-первых, вдохновил Павлика на изучение итальянского и испанского языков, а во-вторых, создал у нас своего рада «рефлекс улучшения качества жизни»: «если хочешь сделать жизнь более интересной, переходи в разговорах на английский или итальянский».
В-третьих, я заметил очень интересный эффект при сравнении живых языков с искусственными (на тот момент — с эсперанто). Я заметил, что наличие у языка определённой истории создаёт специфическое переживание «глубины» и «многослойности» слов, которыми не отличается язык искусственный. Общение на эсператно ощущалось процессом исключительно прагматичным и утилитарным, при котором передавалась только информация, в то время, как общение на живых языках ощущалось передающим не только буквальный смысл, но ещё и целую сеть подсмыслов, намёков, коннотаций и ассоциаций, которые связывала с каждым употребляемым словом история употребления этого слова в предшествовавших культурных памятниках данного языка. Если пояснить это на примере, то для русского человека сочетание в одном предложении слов «такси» и «булочная» или словосочетание «заветы Ильича» непроизвольно вызывают отсылку к общеизвестным памятникам кинематографии или даже к культуре целой эпохи, в то время, как буквальный перевод этих словосочетаний на другой язык не передаёт и десятой доли их полного вкуса для оригинального носителя.
Так вот, слова каждого из живых языков обладали такой способностью быть ссылками на культурные памятники и целые эпохи и притягивать в высказывание их «аромат и колорит», в то время, как слова искусственного утилитарного языка (каким был для меня эсперанто) несли в себе только поверхностный, буквальный смысл — и больше ничего.
Несколько позже, однако (пусть это будет «в-четвёртых«), я заметил, что некоторые искусственные языки создавались не с утилитарной целью (передача поверхностных, вербально формулируемых сообщений), а, скажем так, с магической целью — т.е. как раз в расчёте на то, что язык будет прежде всего осуществлять эмоциональный, психический сдвиг, сдвиг «картины мира» и «точки сборки», и только во вторую очередь — передавать информацию. В качестве примеров таких языков можно привести языки, изобретённые Дж.Р.Р.Толкиеном для придания «культурной объёмности» мирам эльфов и гномов, о которых он повествовал в своих эпических сказаниях. Одним из наиболее гротескных примеров подобного использования искусственного языка для включения у человека «магического видения», ощущения «волшебности мира» является «Codex Seraphinianus» («одна из самых дорогих и самых непрактичных книг XX века») итальянского художника, поэта и дизайнера Луиджи Серафини, язык которого многократно пытались расшифровать множество очарованных этим произведением энтузиастов, даже несмотря на прямое заявление автора, что этот язык «не имеет какого-либо смысла, кроме создания тайны ради неё самой». Удивительный эффект языка «Кодекса Серафиниануса» — в том, что он практически полностью пренебрегает поверхностным, информационным слоем языка и не передаёт логическую информацию ВООБЩЕ, но зато исключительно богат в передаче глубинных языковых слоёв — передаче невыразимых в словах ПЕРЕЖИВАНИЙ.
При «чтении» книг, подобных «Кодексу Серафинианусу», происходит так, что сначала человек логически не понимает вообще ничего, но эмоционально улавливает некие смутные проблески переживаний, которые дальше, по мере продолжения «чтения» («восприятия», «наблюдения», «созерцания») начинают рождать в нём необычные образы и ассоциации (часто «не из этого мира», а, к примеру, из «мира сновидений), пробуждают какие-то «смутные воспоминания», и затем, в какие-то моменты эти проблески сгущаются во вспышки озарений, которые у каждого читателя будут своими (но могут и удивительным образом совпадать у нескольких читателей вплоть до мелких деталей, хотя в самом по себе тексте или иллюстрациях подобной книги, написанной магическим языком, этих совпадающих образов и озарений вроде бы нигде в удобовоспринимаемом виде не содержится).
Пятым событием, заставившим меня ещё ближе подойти к механизмам воздействия языка на психику, было открытие в 2008-2010 гг. трудов Р.Хаббарда и Бодхи, в которых я обнаружил замечательные примеры практической работы с наведением порядка в языке. И Хаббард, и Бодхи сделали предположение, что современные языки так плохо служат цели достижения взаимопонимания между людьми в значительной степени потому, что слова в этих языках в огромном количестве случаев не являются точными терминами, не опираются на реальные восприятия, и значение очень многих слов часто настолько смутно, что при общении собеседники могут вкладывать в них совершенно разные смыслы, не отдавая себе в этом отчёта. Следовательно, прояснение значения слов и превращения слов в языке в термины с очень конкретным значением должно способствовать существенному возрастанию взаимопонимания и эффективности словесного общения.
Оба названных автора (позде я узнал, что подобную же работу с языком проделывал в своей школе Г.Гурджиев) занялись работой по прояснению слов и создали свои словари терминов, используя в качестве основы свой родной язык (Хаббард — английский; Бодхи и Гурджиев — русский). И я сам, начав изучать и использовать определённые ими термины и практикуя прояснение значений употребляемых мною слов, обнаружил целый пласт удивительных эффектов:
1) Я обнаружил, что качество ясности моего мышления действительно повысилось, и я стал гораздо лучше осознавать, что я пытаюсь передать другим людям во время общения с ними; а также обнаружил, что я стал лучше понимать, что пытается мне передать другой человек, даже тогда, когда он использовал очень мутные слова, которых сам не понимал;
2) Я обнаружил, что люди начали понимать меня лучше. После того, как я начал работу по прояснению слов, я неоднократно слышал от разных людей, что им очень нравится читать мои статьи или слушать, как я что-то объясняю, потому что у меня «получается сказать словами ясно о вещах, которые смутно ощущались, но казались невыразимыми»;
3) Я обнаружил, что огромный класс слов в современном языке (в частности, в русском) имеет паразитический характер и, не неся в себе никакого конкретного смысла, служит манипулированию людским сознанием, позволяя произвольно вызывать у другого человека чувство вины, стыда и рабской покорности. Т.е. существуют огромное количество слов и словосочетаний, единственным значением которых является скрытая команда испытать ту или иную негативную эмоцию (страх, стыд, отвращение и т.д.). Когда я начал избавлять свою речь от использования таких слов и начал ясно распознавать эти слова в речи других, я не без удивления обнаружил, что стал намного свободнее, и во многих ситуациях, в которых раньше тот или иной человек простым окриком типа «как тебе не стыдно!» легко мог заставить меня делать что-то в своих интересах, теперь эти заклинания утратили надо мной свою силу.
В-шестых, читая эзотерическую художественно-эзотерическую литературу, я стал встречать упоминания о том, что именно язык (разделение реальности на понятия, обозначаемые словами) определяет ту наблюдаемую реальность, которую мы воспринимаем физическими ощущениями. Иными словами, имея в сознании определённую «сетку различения», мы «ВИДИМ ВОКРУГ ТО, ДЛЯ ЧЕГО У НАС ЕСТЬ СЛОВА, И НЕ ВИДИМ ТОГО, ДЛЯ ЧЕГО У НАС НЕТ СЛОВ». Следовательно, СОЗДАВ ДРУГУЮ СИСТЕМУ СЛОВ, МЫ СМОЖЕМ РАДИКАЛЬНО ПОВЛИЯТЬ НА ЗАКОНЫ НАБЛЮДАЕМОЙ НАМИ ФИЗИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ.
Иллюстрируя этот тезис в своём блестящем романе «Stranger in a Strange Land», Роберт Хайнлайн описывает ситуацию, когда, человек, думающий и говорящий на марсианском языке, может заставить какой-либо предмет — книгу, зажигалку, ложку — притянуться к его руке, просто «позвав его». Что становится возможным в силу того, что в марсианском языке все предметы являются живыми существами и могут откликаться на призыв. Соотвественно, в наблюдаемой физической реальности человека, думающего на марсианском языке, вещи начинают вести себя именно как живые существа.
И хотя я на данный момент в своих языковых экспериментах так далеко не заходил, эта иллюстрация кажется вполне в тренде тех эффектов, которые приходилось наблюдать в области работы с языком и мне.
В связи с этим и возникла идея собрать группу энтузиастов и осуществить определённый комплекс практических исследований, связанных с языком как с конструктором нашей наблюдаемой реальности.
1. КОНЦЕПЦИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ ЯЗЫКОВОЙ ШКОЛЫ DESPERADOS
Мне видится примерно следующие линии нашей работы:
1) Для постоянной тренировки сдвига точки сборки при помощи языка мы создаём кружок с интенсивной практикой общения на иностранных языках. Для начала это будут английский язык и романские языки — испанский, итальянский, французский.
2) Следующая линия работы — исследование искусственных языков. В частности исследование тех различий между «утилитарным» эсперанто и «мистическим» эльфийским, которые позволяют осуществить сдвиг в сторону магического видения мира.
3) Третья линия работы — это «генеральная уборка» в русском языке: прояснение понятий, выявление и устранение манипулятивных слов и слов-паразитов, замутняющих мышление, приведение языка в максимально чистое, незамутнённое состояние.
4) Четвёртая и, наверно, самая «вкусная» линяя работы — это создание собственного искусственного магического языка, который, подобно описанному Хайнлайном марсианскому языку, формировал бы устойчивое магическое восприятие мира, дающее большую свободу и позволяющую преодолеть те «физические» и «социальные» ограничения, которые мы инсталлировали в своё сознание при освоении русского языка и школьной картины мира.
Параллельно, как побочную работу, тренирующую языковые и коммуникативные навыки, наша Языковая Школа сможет осуществлять несколько смежных видов деятельности, в частности:
1) проведение курсов и обучение иностранным языкам для желающих по передовым методикам;
2) помощь в общении между российскими и зарубежными экопоселенцами;
3) проведение на своей площадке встречи и конференций энтузиастов мёртвых и искусственных языков («живая латынь», эсперанто, интерлингва, языки мира Дж.Р.Толкиена и пр.);
4) проведение мероприятий, посвящённых русскому языку (грамматика, семантика, речевые технологии и пр.);
5) формирование постоянно действующего кружка, общающегося на иных языках и служащего источником вдохновения и вовлечения в языковые практики для тех, кто оказывается рядом.
6) создание ощущения высокой интенсивности жизни за счёт периодического погружения в ситуацию дефицита средств общения при общении на новом языке.
Одним из первых проектов нашей Языковой Школы станет, вероятно, проект «Живой Английский», сутью которого является составление учебника и учебного курса по английскому языку, который бы:
1) был основан на оригинальных, живых памятниках англоязычной литературы, а не на искусственных «учебных текстах»;
2) нёс бы в себе экологичную и жизнеутверждающую идеологию и высокие этические ценности вместо идеологии потребительского образа жизни, вражды и соперничества, которую несут в своих материалах практически все современные учебники английского языка, присутствующие на российском книжном рынке.
МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ:
ЯЗЫКОВАЯ ШКОЛА И МИРОТВОРЧЕСКАЯ РАБОТА: КАК ЭТО БУДЕТ